– Я еще об оружии хотел сказать. Те снайперские винтовки, которые мы отобрали на эту операцию, обладают такой точностью стрельбы, что их дальнейшее совершенствование представляется мартышкиным трудом…

Важных моментов было много. Один из них – время. Судя по наручным часам следователя (было ровно одиннадцать вечера), Марк имел фору в полчаса. И в данное время тянул резину.

Жаль, не этот следователь допрашивал Марковцева, когда Мур-алай крушил арестованному ребра. Сергей возвратил бы долг тому арабу, когда, по его мнению, наступила пора переходить от психологии к прямым активным действиям.

Он поймал момент, когда Амин Хаммал, занятый бумагами, фактически вокруг ничего не видел. Из такого состояния быстро не выходят. Вначале нужно стряхнуть с себя удивление, потом оцепенеть. А чтобы затаенное дыхание вырвалось с криком наружу, нужны не мгновения, а секунды. Этого времени Сергею хватило на то, чтобы резким движением встать и под небольшим углом, удерживая равновесие за крышку стола, не обойти, а буквально обернуться вокруг него в стремительном вираже.

Оказавшись за спиной следователя, Марк захватил его шею локтевым сгибом и чуть приподнял. Свободной рукой бесшумно убрал из-под него стул и повалил придушенную жертву на пол. И, уже сидя у него на спине, захватил кистями обеих рук его подбородок и совместил два движения: запрокинул его голову назад, вверх и в сторону, а правым коленом сильно придавил в обратную сторону на область шейных позвонков.

Марк действовал очень быстро и походил на костоправа. Только этим достаточно сложным, но всегда действенным приемом он сломал своей жертве шею.

«Если тебя приводит один охранник, то и забирать будет один, – вспомнились слова азербайджанца. – Если за время допроса не произошла смена караула, то придет тот же охранник».

Сергея привезла целая бригада. Но машина с военными, которые конвоировали арестованного, осталась на парковочной площадке. К следователю же его привел один человек, значит, один и придет. Но пусть их будет двое.

Марк легко обнаружил кнопку вызова караула, расположенную на внутренней стороне крышки стола. Чтобы не терять ритм, который набирал обороты, нажал на кнопку. Снял трубку внутреннего телефона и положил ее на стол. Стал справа от двери, приготовив еще и фактор неожиданности: мертвого следователя, лежащего у своего стола.

Охранник, открыв дверь, замер, широко распахнутыми глазами глядя на труп Амина Хаммала. Марк с коротким замахом ударил его ребром ладони в шею. Тут же захватил голову противника рукой и втащил в кабинет. Ударил его в подколенный сгиб и скрутил голову.

Пистолет он оставил при мертвом охраннике – без глушителя он бесполезен, угрожать им – рискованно: в ответ можешь получить вопль, который разнесется по всему изолятору. Единственная вещь, которая была нужна Сергею, – это приличный нож, крепившийся на поясном ремне тюремщика. Нож оказался кинжалом – короткий клинок с двусторонней заточкой, – что порадовало Марковцева.

Прежде чем шагнуть из кабинета Амина Хаммала, Сергей мысленно представил участок следственного изолятора, который ему предстояло пройти. Справа короткий коридор и всего два кабинета – следственный и моральной ориентации. Сразу за поворотом, который выводил в западное крыло следственного изолятора, находится пост. Место, с точки зрения тюремщиков, для него выбрано неудачно. Для Марка же это был оптимальный вариант – повернул за угол и лицом к лицу столкнулся с охранником.

Он опустил «собачку» на замке и захлопнул дверь. Подергал: язычок держал хорошо.

Сергей при всем желании не смог бы дать определения своему состоянию. Если дрожь и была, то где-то далеко внутри. Она была тем генератором, который не давал заглохнуть основному мотору. Была призывом, за которым неотступно следовал Марк. Была чертой, по обе стороны которой… Нет, не смерть, о смерти Сергей вообще не думал, он давно понял, что только последующий шаг подскажет, какой код заложен в судьбу. Единственный код на этом свете, который не поддавался никакому взлому, никакой программе.

Он есть у каждого – Сергей в этом не сомневался, потому, наверное, так часто шел на риск.

У Марка внутри была заложена природой своя ритмика, свой мотив, своя музыка, и он двигался под нее и только под нее, абсолютно наплевав, что о нем думают окружающие.

Тем, кто не слышал музыки, танцующие казались безумными.

Это про Марка.

Про Стофферса.

Про Макса Мейера, Сергея Иваненко. Про каждого на этой земле. Каждый не только нормален, а абсолютно нормален.

Абсолютно нормальный Марковцев, зажав рот караульному, вооруженной рукой сделал три или четыре коротких движения, перерезая горло и встречая неожиданное сопротивление – словно не горло перерезал, а пилил мослы или вскрывал консервную банку. Несмотря на всю закалку, к горлу Сергея подкатил ком.

Марк освободил мертвого караульного от связки ключей. Восемь ключей висели на крючках в металлическом ящике, вмонтированном в стену. Один из них точно подходит к двери, ведущий на склад вещдоков.

Путь командира группы лежал к «хранилищу», обозначенному на плане цифрой 16. Он прошел несколько этапов, оставляя на каждом трупы. Контролируемая им территория, минуту назад равняющаяся площади его подошв, расширялась с каждым шагом.

Привыкший работать с планами и картами, подполковник спецназа довольно легко ориентировался на своем очередном объекте. Мысленно и с приличной точностью представлял, что откроется за этим поворотом, а что за тем. И почти не ошибался. Зрение тотчас и незаметно корректировало представление; такое чувство, что искривленное зеркало вдруг на глазах выпрямляется, показывая истинное отображение. Картинка под взглядом оживала, что походило на маленькое чудо.

Только что здесь был глубокий вражеский тыл…

Охранник по имени Нагиб Мурат был вооружен новеньким автоматом «АК-103», который пришел на смену «старому» «калашникову» «АК-74» со слабеньким натовским патроном. Замена оружия прошла в прошлом году. Лишь немногие, вспоминал Мурат, противились смене, за долгие годы привыкли к своему оружию; их «семьдесят четвертые» ушли в мотострелковое подразделение. Что ж, рассуждал Нагиб, понимающий толк в оружии и проходивший службу в одном из моторизированных подразделений, наверное, это справедливо: он надежнее, а в условиях боевых действий уход за ним и не требуется.

Он поправил автомат и прошелся надоевшим маршрутом – вдоль камер-одиночек, расположенных в западном крыле. Больше смотрел под ноги, изучив каждую трещинку, каждую выщерблину. Сравнил себя с двоюродным братом Аббасом, который работал водителем на городском автобусе. Тот тоже изучил свой маршрут вдоль и поперек. За смену шесть кругов наматывает. Надоедает, конечно. А сколько кругов наматывает Нагиб? Ни разу в голову не пришло посчитать. Да и со счета собьешься. В шесть утра, поспав пару часов в караульном помещении, он заступит на другой пост, где просидит на одном месте до восьми. А еще через девять часов, сдав дежурство, отправится домой.

А пока он невольно задержался у крайней камеры, где содержался один из четырех арестованных накануне диверсантов. Подошел к двери и посмотрел в небольшое зарешеченное окошко.

Мурату не нравился этот холодный тип. Который прибыл сюда словно по своему хотению. Страха нет ни в глазах, ни… в посадке головы. Точно, в посадке головы, обрадовался сравнению Нагиб. Что-то противоестественное чудилось ему в поведении арестанта. Точнее, в его неподвижности. Его однообразная поза не походила на ожидание, однако и на скованность тоже. Арестант походил на змею, свернувшуюся в клубок. Спит, но все видит. Готова распрямиться и нанести решающий бросок в каждое мгновение.

Ожидание…

Чего он может ожидать? Скоро его переведут в общую камеру, где он уже не посидит в неподвижной позе. Скоро его осудят и спустят этажом ниже, где уж точно ничего не выждешь.

Нагиб, за смену уже дважды заступавший на этот пост, в очередной раз окликнул заключенного. Инструкции инструкциями, но хочется разобраться с внутренним состоянием, которое впору назвать тревожным; «родная» тюрьма с появлением этого заключенного превратилась для Нагиба в серпентарий.